А.Е. Быков: Что если б вдруг заговорила тишина... Часть I
...И вот идём поперёк рельсов возле будто нежилых домов. Всё словно вымерло на этой планете, одни мы, то сбиваясь с ноги, то налетая на передних, уходили куда-то в мрак к западу от Москвы...
Мы благодарны В.А. Коныгиной за возможность ознакомиться с дневниками её отца, Александра Егоровича Быкова, 1905 года рождения, уроженца деревни Мошкалей Ардатовского уезда (откуда родом и генерал армии Сергей Степанович Маряхин), ветерана Великой Отечественной войны, награждённого орденом Красной Звезды, медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.», знаком «Гвардия».
Я иду по улице, по родной своей,
Шапка чуть не валится с головы моей.
И усы гвардейские, как огонь горят.
Люди удивляются, что-то говорят.
А мне что? Я нынче вновь помолодел -
Как гвардейский китель на себя надел…
А.Е. Быков
3 апреля 1977 года
Ходил в магазин за хлебом и прикупить что-нибудь для супа. Продаётся горошек в банках, молоко в бутылках и разливное. Водка по 4 руб. 20 коп., коньяк. Есть перловка, рис, манка, макароны, песок сахарный, много печенья в коробочках. Есть мыло, сигареты разные. Есть масло сливочное – крестьянское. Рыбы и мяса, пшена и гречки нет. Есть в пакетиках готовые супы.
Как-то в нашем магазине продавали одни свиные головы. При этом был у прилавка свидетелем такого диалога:
- А где же тушки? – спрашивает один покупатель.
- Надо газеты читать, - отвечает другой.
- А в чём дело?
- Там же написано – «вырастить столько-то голов свиней», а про тушки не говорится!
4 апреля 1977 года
Передачи по радио «Родителям о детях» считаю пустыми. Заигрывать с предполагаемыми «хозяевами земли» рано. Надо бы передачу наоборот – «Детям о родителях». Население преимущественно переселилось в города, женщины стали работать наравне с мужчинами. Получается, взрослые своих детей и не видят, те фактически остались без присмотра, и понятное дело - кто-то из них валяет дурака.
В крестьянской семье и трудились и отдыхали вместе, дети знали, что можно, а что нет. Никому и в голову не приходило заорать – «Я хочу макароны!».
…Смутно, но помнится детство. Люди казались очень высокими, а крапива – каким-то страшным дремучим лесом, за которым кто-то нехороший живёт. С трудом преодолевались промоины после дождя, зато были очень вкусны жёлтенькие корешки вымытой дождём травы.
Про зиму и говорить нечего – везде для тебя непролазный снег. Накатаешься на Макуловой горе, устанешь, проголодаешься, придёшь домой и вот:
- Елизавет, - говорит отец, - к нам какой-то бродяга пришёл.
- Да что ты, ай ослеп, это наш Санька…
А ты стоишь и чуешь, как штаны, отошедшие от мороза, прилипают к ногам, и под пятками, в лаптях, тает снег. Хорошо, если нет дома сестры Ирины. Она, конечно, разует и разденет, но и вдарит - мало не покажется.
Жалею я сестру. Плохо быть в большой семье первым ребёнком, да ещё девочкой. Вечная нянька и никакой личной свободы.
Но вот сырые вещи засунуты по печуркам, а ты раздетый, в одной рубашке, блаженствуешь, растянувшись на горячих кирпичах. И нет у тебя ни ума, ни силы, но ты счастлив так, как никогда, уже будучи взрослым, умным и сильным, счастлив не будешь…
1941 ГОД. ЗА ГОРИЗОНТОМ МИРНОГО НЕБА
Война была не там, где выли бабы, провожая мужей и сыновей, она была там, где мужья и сыновья шагали вслед за санями, ломая целинный снег, где от лошадей валил пар. Хотя вру – и там не было ощущения войны.
Мы шли, переговаривались, часто шутили. Не было ощущения войны и когда погрузились в вагоны. Тронулись, устроились. Вновь потянуло поговорить.
- Немец потому прёт, что напал внезапно, - вот уверяет кто-то.
И тут же ехидный такой голос:
- Немец немцем. А дождётся ли тебя твоя Груня, что за вагоном версту бежала?
- Ты бы лучше о своей подумал. У Груни трое детишек, а у твоей один свёкор остался!
Все засмеялись, ехидный голос закряхтел…
Откуда такое спокойствие? Или это просто слово «война» до души не дошло? Или это вера, что всё обязательно будет хорошо, всё будет в порядке? Или просто рядом пока не рвутся снаряды? Ещё слишком свежи домашние мирные впечатления - пожалуй так.
Но чем дольше ехали, тем заметнее менялось настроение. Уныния не было, но не было и смеха. Появилась какая-то серьёзность, деловитость. Всё чаще бойцы расправляли под ремнями складки шинели, гимнастёрки. Домашней снеди уже нет. Остались пахнувшие домом, руками жён, матерей, ещё как будто тёплые носки, варежки, кисеты.
…Остановились на станции Кубинка. Командира увидели, или вернее услышали, только когда тот вполголоса рядом с вагоном скомандовал:
- А ну, ребята, без шума, без шума вылезайте.
Где-то рядом так же приглушённо:
- Стройся!
Тёмные тени вагонов с замолчавшим где-то впереди паровозом и скрип снега под сотнями солдатских ног. Не хотелось покидать обжитые уже вагоны.
- Рассчитайсь!
- Первый – второй – третий… - счёт удалялся в ночь пока не затих. Сыплет снег, вроде теплее стало.
- Напра-во!
И вот идём поперёк рельсов возле будто нежилых домов. Всё словно вымерло на этой планете, одни мы, то сбиваясь с ноги, то налетая на передних, уходили куда-то в мрак к западу от Москвы.
Что это?!
Начались глухие разрывы снарядов. Вот это – война? Как далеко стреляют?
Впереди ослепляет яркая вспышка, а звук взрыва приглушённый.
- Снегом подавился – и совсем рядом. Окопаться!
Сидим двое в снежном окопе. Над головой точно стая уток пролетела, затем – запоздалый выстрел, ещё чуть позже – где-то взрыв. Мы уже доедали с Александром Гусевым «эн-зэ» (неприкосновенный запас, мясные консервы, то бишь), как после очередного разрыва снаряда нас почти засыпало снегом.
- Что это они там, сволочи, себе позволяют! – деланно возмутился Гусев, обивая шапку о колени. – Они, что - не знают, что тут люди сидят?!
Но тут слева послышалось торопливое взволнованное сообщение:
- Мурычова Гришку убило! Голову начисто…
Вот тебе и Груня. Видно чуяло её сердце раз бежала версту за вагоном – распрощалась с родным мужем.
Вот она война – началась.
Составление, литературная обработка Сергей Колобаев, 2015 г.