А.Е. Быков: Что если б вдруг заговорила тишина... Часть IV

...Со своей позиции мы могли наблюдать такую картину – в то время как наши с криком «ура» бросились уже в лес, справа от них внезапно застрочил вражеский пулемёт, грозя сорвать всю атаку...

       10 июня 1977 года

       В первый год на пенсии припоминается мне один тихий зимний, морозный день. Валим лес. Строевой - на деловую древесину, а похуже - на дрова. Одним словом – калымим.

Расселись под кудрявой елью, развели костёр и принялись за свои сумки, у кого что есть. Нас семь человек. Один высокий, тощий, лет пятидесяти, с бельмом на глазу, разрушил всеобщее молчание:

       - Хоть бы кто рассказал что-нибудь.

       - Про что рассказывать-то? – спросил похожий на гориллу, но при этом очень добродушный товарищ.

       - Да хоть бы про то – кто как женился, - подтянувшись ко всем предложил Лёнька, зубастый малый с крупным ртом.

       - Вот ты и рассказывай.

       - А и расскажу. Женился я, когда мне 22 стукнуло, - с ходу приступил Лёнька. – Года три с ней дружили, и так я втрескался, что от недосыпу еле ноги таскал. И полюбил-то её не всю сразу, а за боковой взгляд.

       - Косила, что ль? – поинтересовался горилла.

       - Да нет, взгляд уж такой… не передать… боковой. А уж любила так… Женился, в общем я, чин по чину. Вскоре отца не стало, и я за хозяина остался. Характер у меня ответственный, то есть, я к тебе по добру, и ты отвечай тем же. А тут вижу году на третьем совместной жизни, что вроде как охладела она ко мне, ответственность её не замечается. Я злюсь. Всё же я мужчина, мне настрой требуется, а она ни в какую… Злюсь, а поделать ничего не могу. И даже её боковой взгляд противеть начал.

       - И ты развёлся, - предположил конец истории один из нас.

       - Да нет, - продолжил Лёнька. – Дело попросту обернулось. Пришёл я как-то на колхозное собранье, там уже мужики собрались, балакают, как водится, ржут. Слышу я промеж них: « - А потому мы с ней живём «ни шуму, ни гаму», что как женился, я её два года подряд лупил», - это, стало быть, Тимофей Бузин хвалился. «А за что?» - спрашивают его. «А так просто, - с усмешкой отвечал Тимоха, - ни за что»… Запала в меня эта мысль. На другое утро я собирался на конный двор. Матери в избе не случилось, и я говорю жене: « - Паша, подай вожжи с гвоздя-то, я пойду». Она только протянула мне вожжи, я их схватил и замахнулся ими, чтобы вдарить. И тут случилось…

       - Что случилось?!

       - Да ничего. Вырвала она у меня вожжи, забросила их в чулан – и ну меня целовать!

       - С испугу, что ль?

       - Да нет. Опосля разобрались. Оказывается, мне чудилось, что она меня избегает, а ей чудилось – что я её. Вот и довели друг дружку. Настрой-то, ведь, и ей нужен.

       Был промеж нас рябой Павел. Завязывая свою сумку с пустой тарой из-под харчей, тот не удержался и съязвил:

       - Может, вам настройщик нужен был?

       Но Лёнька тоже в карман за словом не полезет:

       - Сами, как видишь, справились. Но я вот, к примеру, думаю – рябым и всяким там косым, хромым и кривоногим при коммунизме хана ведь будет.

       Павел заволновался:

       - Так уж и хана…

       - Точно говорю. Сейчас ты хоть и рябой, а семь целковых в дом тащишь. Вот ты и нужен. А при коммунизме денег не станет – и на кой чёрт ты кому сдался? Так что живи, пока социализм.

       Мужики вповалку, а Павел дружелюбно осклабился:

       - Важно ведь не то, какая у кого рожа, а какая душа.

       Но Лёнька не унимался:

       - Душу ещё разглядеть нужно, а рябая рожа – вот она!

       - Не стоит расстраиваться, - смачно закуривая, вмешался в разговор Николай - обросший седой щетиной великан. – Рябые бабы тоже бывают.

        От дружного хохота с верхушек сосен посыпался вчерашний снег. Мы снова пошли работать…

       12 июня 1977 года

       День похож на тот, который был в 1942 году – такой же солнечный. Хороший. Разница в том, что тогда был туман да была война, да меня в тот день ранило осколком в ногу. В остальном всё в порядке, разве что вырос на 35 лет, поседел…

1942 ГОД. ПРЕВОЗМОГАЯ БОЛЬ

       11 июня вечером мы прибыли на место расположения части, но оказалось, что произошла передислокация и нам удалось найти часть лишь в километрах десяти западнее. Наш сводный батальон как раз готовился к наступлению. Мы могли и не показываться, избежав участия в бою, поскольку у нас впереди был ещё один свободный день, но мы явились к командиру Плотникову. Какой-то трясной, чрезмерно возбуждённый особист направил нас в роты.

       Утро было тёплое. Лощины покрыты туманом. Солнышко чуть показалось над лесом, и из лощин, из тумана выходили наши бойцы…

       Бой завязывался местного значения и был совершенно не организован ни в каком отношении. Ни тебе артиллерийской подготовки, ни тебе прикрытия огнём при перебежках, и вообще было сделано много ошибок. Шальная пуля при наступлении ранила командира нашей роты, я на ходу принял командование, в свою очередь поставил командовать одним из взводов младшего лейтенанта Назарова.

       По нам вдарила вражеская артиллерия – по фронту и вглубь. Через связных я передал распоряжение как можно быстрее преодолеть поле, чтобы оказаться в лесу ближе к противнику. Поле непаханое считай два года, заросло редкой, но высокой травой. Помню, правее, в овраге над кустарником возвышался хвост сбитого немецкого самолёта-разведчика («рамы»).

       Тут вдарила и наша артиллерия. Интенсивный залповый огонь разворотил лес, старые ели, убрав многих «кукушек»-снайперов, которые к тому времени уже успели вывести из строя многих командиров. Пуля угодила в грудь одного из моих «сокурсников», с которыми добирались до части, Николая Рожкова, пробив в нагрудном кармане его комсомольский билет. Осколком мины был смертельно ранен мл. лейтенант Назаров. 

       Скажу своё мнение – командиры отличались от рядового состава своей экипировкой, у них не было с собой противогаза, сапёрной лопаты, являясь таким образом отличной мишенью для снайперов и вообще противника. Я не отличался от простых бойцов ничем, но беда не миновала и меня. Впереди, метрах в пяти, разорвалась мина. Я быстро переполз к месту разрыва – воронка диаметром в метр быстро заполнялась водой. Сильно хотелось пить, но вода была настолько грязной и так пахла серой, что утолить ею жажду было невозможно. Я как раз смотрел на воду, когда в лужу ударила пуля, образовав фонтан пузырьков. Помню, я инстинктивно сунул в воду руку, дабы эту пулю зачем-то найти.

       Пришёл в себя через несколько минут и не пойму в чём дело. Вроде как кто-то стукнул по голове – дышать трудно, всё лицо и нос в грязи. Выбил грязь из носа, но так и не понял, что произошло, боли никакой не было. Перебежал вперёд ещё метров 10. Рядом оказался боец Пивоваров с противотанковым ружьём. Весь в мыле, грязный, он также тяжело дышал. Со своей позиции мы могли наблюдать такую картину – в то время как наши с криком «ура» бросились уже в лес, справа от них внезапно застрочил вражеский пулемёт, грозя сорвать всю атаку. Я вырвал у бойца из рук противотанковое ружье и быстро привёл его в боевое положение, вдарил по пулемётной вспышке. Взвился дымок и пулемёт заглох, снаряд попал точно в цель.

       - Здорово это ты, товарищ командир! Мать их разэтак! – оценил выстрел Пивоваров и, излив душу крепким ругательством, утёрся шинелью.

       Где-то совсем рядом ухнул взрыв. На нас сверху полилась грязь вперемешку с водой. В эту же секунду мне почему-то показалось, что Пивоваров задел меня чем-то тяжёлым.

       - Жив? – крикнул он.

       - Порядок… - ответил я, хотел было перебежать в лес, но не смог. Встал и упал от резкой боли в ноге.

       Ранен. Оценил ситуацию. Справа метрах в 30-ти был овраг, мне нужно было обязательно добраться туда. Оставив Пивоварова наблюдать за лесной опушкой, где ещё наверняка были немцы, сам пополз к цели. Овраг хорошо подходил для естественного укрытия, к тому же там оказался окоп, в котором я обнаружил нашего бойца, товарища Пивоварова.

       - Здорово вы его накрыли, товарищ командир, пулемёт-то, - похвалил и он мой выстрел.

       Он также был ранен в ногу, но уже успел сам себя перевязать. Между тем, первый шок от ранения прошёл, я стал чувствовать острую боль. Из пробитого осколками сапога обильно засочилась кровь. Хотел было стянуть сапог с ноги, но нестерпимая боль заставила отказаться от затеи. Бросил взгляд на поле в направлении Пивоварова, и тут метрах в пяти увидел показавшееся из травы землистое в испаринах лицо политрука соседней роты, москвича Горяинова. Увидев нас, он видимо отключился, потому что уронил голову и больше не поднимался. Я подполз к нему и с большим трудом перетащил в окоп. Политрук оказался ранен в обе ноги и похоже потерял много крови. Жизнь его была в опасности. Решил мгновенно. Расстелил плащ-палатку и как смог, взвалил на неё Горяинова. Другой боец помочь мне не мог – ему самому здорово досталось, осколок фактически вырвал у него из ноги кусок мяса. Так что я и его перевязал сам ещё раз, более аккуратно. Затем узлами связал концы палатки и потащил политрука к низу оврага, где начиналась ржавая вода. Почувствовав влагу, Горяинов пришёл в себя и попросил пить. Зачерпнул ему немного каской. Он просил ещё, а потом замолк. От моей и его крови вода вокруг нас стала красной.

       Всё это было как во сне. Помню сперва один, а потом ещё двое подошли к нам. Это были санитары. Горяинова унесли. Минут через десять они подползли и ко мне, стащили всё-таки сапог и сделали перевязку. Потом четыре бойца на винтовках вынесли и меня. Рана у меня была глухая осколочная в щиколотку, отчего нога сильно распухла и посинела, но в спокойном состоянии боль была не очень сильной. И мне всё казалось, что не стоило утруждать санитаров...

       Составление, литературная обработка Сергей Колобаев