А.Е. Быков: Что если б вдруг заговорила тишина... Часть V
...Сидел, сидел, и мысль такая вспыхнула где-то в тёмном углу головы. А мысль такая – могу ли я сказать, что счастлив? И что вообще для счастья надо?..
6 января 1978 года
Сегодня проснулся в 6 часов утра. Долго узнавал где я лежу. Потом догадался. Такая вещь происходит со мной давно и особенно после батальных снов, которыми я наделён без меры. Ничего нет удивительного, на какой постели я только не спал – и на снежной, и на хвойной, и просто на земле дерновой. Ну, а насчёт военных снов – так война для меня, выходит, ещё не закончилась.
На улице пасмурно, похолодало…
14 января 1978 года
Как всегда слушал радио, интересные вещи в мире творятся. В период коллективизации хитрые мужики ставили председателем колхоза или баб или полуграмотных отсталых мужичков, а руководили сами. В капиталистических странах истинные руководители так и руководят – подставляют других, а целей добиваются своих.
19 января 1978 года
Сидел, сидел, и мысль такая вспыхнула где-то в тёмном углу головы. А мысль такая – могу ли я сказать, что счастлив? И что вообще для счастья надо?
Мне 73-й год и я в полном разуме. Мне есть что вспомнить. Мне было 12 лет, когда произошла октябрьская революция – я как раз учился первый год в высшей начальной школе г.Ардатова. Вся эта брехня про безграмотность, про то как изработавшийся на кулака мужичок из последних сил пашет на тощей кобылке, а из его глаз льются слёзы – вот эти все сказки в реальной жизни были мне неведомы. Никто меня не угнетал, а косвенно это было не по уму – косвенное угнетение было и будет, наверное, всегда. Работал, как и все.
Были, конечно, различия между нами, подростками, в смысле хороших штанов и рубашек, так мы не завидовали – на наших глазах этот достаток добывался. В нашей деревне было 11 мельниц, две шерстобитки и одна овчинная. И мы, дети рядовых крестьян, вовсе не завидовали детям тех же мельников. Нам жилось куда веселее и свободнее, а те дети вкалывали по-взрослому и едва ли когда досыпали.
Помню, отец каялся, что на фронте Первой мировой войны проголосовал за «ленинский мир» - землю пообещали, да не пришлось на ней вдосталь потрудиться. Те, кто бился за старое – разве они не правы были?!! Да, наша страна вынесла такую жестокую Великую Отечественную войну и сравнительно быстро после неё приняла приличный вид. Но вот в смысле того, что было до революции – всё как в воду кануло. Одна хвальба и обещания про светлое будущее. Уж кто-кто, а я эти обещания слышу с самого детства, а мне уже, повторюсь, 73-й год.
К тому же воспитали новые поколения людей, которые не собираются трудиться за это будущее, им его подай прямо сейчас, без каких-либо усилий с их стороны. Всё больше прав, всё меньше обязанностей. «Долой домострой! Революция освободила женщину, дала ей равные с мужчиной права…» Права - вкалывать на заводе и на блуд. Разрушили природное единство семьи, унизив роль мужчины, вот все мужики и перепились.
Сейчас нет и крестьянина. Земля в деревне только для ходьбы, нет к ней должной любви. Не знаю чем закончится такое светлое будущее и что придёт на смену совхозам. Если исполнить мечтания современных «тружеников села», то светлое будущее для них – это жить у моря с «Абрау-Дюрсо».
Пишу, а по радио – «получить в этом году столько-то этого и столько того-то». Пресловутая Марья Ивановна взялась закончить пятилетку за 3 года, а пресловутый Семён – за 2,5 года. Это как в известном анекдоте. Районный уполномоченный спрашивает старика-колхозника:
- Вы сколько в прошлом году получили за трудодни?
- Ничего.
- А в этом году?
- В два раза больше.
…Ну так счастлив ли я? Вполне. Вспаханное поле непривлекательно, а вот после бороны оно в норме. Так я думаю, что борона – это время. Мы наворотим пластов, перевернём всё снизу до верху, а время всё упорядочивает. Жизнь человеческая коротка. Наживает человек ума – пожалуй, это всё его богатство.
1942-1943 ГОДЫ. СОЛОВЬИ – НЕ ТРЕВОЖЬТЕ СОЛДАТ
Сын мой, Володя, прочитав мои воспоминания спустя 27 лет после описанных событий, сказал:
- В своём повествовании ты совершенно забываешь о природе, выдаёшь только голые факты. Разве ты не видел красоту неба, леса? Разве не можешь, как писатели делают, историческому факту придать атмосферность, позволяющую читателю живо представлять прочитанное?
Он прав. И небо было ослепительно-синее, и лес был, наверное, красивым, и птички какие-то пели… Вот только хорошо слушать соловья, когда в саду чай пьёшь, или любоваться небом, когда на речке рыбу удишь.
… Я оказался среди легкораненых. Разместились мы в кузове грузовой машины, человек двадцать. Шофёр повёз нас лесом по ямам, колодам. При каждой встряске мы не по-человечьи визжали от боли. Выбравшись на более-менее сносную дорогу, водитель остановился:
- Товарищи, я знаю – вам тяжело. Но если везти вас потихоньку, мы пол суток тащиться будем. А если двинуть побыстрее – то тут всего полста километров.
- Давай, жми быстрее! – кричим в ответ.
И он даёт газа, а мы при каждом ухабе рявкаем каждый по-своему. Кто-то рухнул на пол кузова… Вот тебе и небо, вот тебе и лес, вот тебе и соловьи. Если кого и замечали, так это ворона чёрного.
В полевом госпитале меня избавили от осколка и торжественно вручили его мне на память. Ну, а потом снова воевать…
Помню некоторых политруков своих. Одного фамилию забыл, Аркадием звали, родом он из Гусь-Хрустального был – белокурый, весёлый такой. На блиндаже от взрывов брёвна поднимаются, земля за шиворот сыплется, а он:
- Ты ничего у меня не замечаешь?
- Темно, не вижу. А чего такое?
- Чего, чего – у меня волосы в кудряшки завиваются!..
Помню политрука Гольдмана. Тот из землянки носа не казал, разве что по большой нужде и то терпел до последнего. Но ко мне постоянно приставал на предмет «социальной надёжности». Я в конце концов стал над ним подтрунивать.
- Господи, - скажешь иной раз в его присутствии, - защити нас, грешных.
- Ты что же – верующий? – тут же заглатывал наживку Гольдман. – А Карла Маркса ты читал?
- Маркса не читал, а вот Библию – от корки до корки, - издевался я по полной. – А ты случайно не знаешь – спала Юдифь с этим полководцем Олоферном, прежде чем отрубить ему голову?
- Так… – вконец серьёзнел политрук, угрожая указательным пальцем. – Ты, наверное, в богатой семье рос?
- У нас только шерстобитной машины не было, остального - всего по два, - врал я напропалую.
- Я так и знал, что ты внук раскулаченных! – это открытие Гольдмана прямо воодушевляло.
Когда он мне надоедал, я придумывал предлог, чтобы предложить ему сходить на передовую – разговор враз переходил на другую тему и заканчивался миролюбивым чаепитием. Но при случае политрук на меня доносы строчил. Потом с начальством вместе над этими доносами смеялись.
…Наша дивизия вначале находилась в составе 5-й Армии, а впоследствии была передана Северо-Западному фронту 10-й Гвардейской Армии Баграмяна. Убитым быть можно было каждый день, но мы эти мысли гнали от себя, и страха не ощущалось. Какая-то военная сноровка, иногда какое-то внутреннее чутьё, наваждение свыше спасали и роту, и меня лично.
- Вот здесь выроем окоп, - помнится указывает ординарец Объедков на три берёзы, растущие из одного корня.
- Нет, - почему-то упёрся тогда я. – Выроем вон на поляне.
Через час снаряд, ударив в одну из берёз, разорвался, засыпав всё вокруг осколками.
В другой раз ординарец уже подготовил окоп около большого гранитного валуна. Но снова мы настояли вырыть окоп в другом месте. Вскоре возле валуна образовалась воронка от разрыва.
Удивляюсь также как за всю войну ни чихнул, ни кашлянул. Ведь были случаи – вырыли окоп с вечера и от усталости валились спать. Просыпаешься – а у тебя разве что голова не в воде. И снегом засыпало – душно, но теплее. Отсыревшие валенки делались лубком от мороза и снять их было невозможно. Пробовали другую обувь – немецкую, американскую – лучше валенок ничего нет. Вода в них хоть и проникает, но зато она там становится тёплая...
Составление, литературная обработка Сергей Колобаев