Революция

Кто прошлое забудет - снова в нём окажется


Из воспоминаний земляков о революционном и военном времени, и эти воспоминания сильно разнятся с газетными публикациями советского периода.

 

Из воспоминаний Сергея Семёновича Белотелова, р.п. Гремячево, 2012 г:

"Было время, это испытание уже пришлось многим людям пережить с потерей многих родных и знакомых. Была уже Гражданская война, царя и всю семью его (взрослых, детей) расстреляли. Я где-то прочитал – не 17 ли человек сразу расстреляли. Цареубийство, отце-, братоубийство – великий грех. Тогда из одной семьи воевали кто за красных, кто за белых…

Мне, конечно, тогда воевать не пришлось. Но самое первое что помню из детства – как по своей и по соседней деревне был вынужден милостыньку просить Христа ради. А когда организовывали колхозы и раскулачивали всех хороших крестьян, обзывая их «врагами», «помещиками», «кулаками», то отбирали у них все. Отбирали вообще у всех, кто большевикам не понравится – лошадей, скотину, хлеб выгребали.

И у нас все тоже отобрали. Мама куда-то отлучилась из дома, так выломали со двора теплый хлев и куда-то живность отвезли. Отец в это время откуда-то плыл на пароходе, сошел на берег, его сразу отвели в милицию. Маме об этом сообщили, она сразу же пошла узнать за что отца забрали, передачку собрала. У ней куска хлеба не приняли и его не показали; за что посадили – тоже не сказали.

Наша семья была совсем не богата, как и все крестьяне. То ли отец умел выделывать овчины, то ли еще что, но работников посторонних у него не было. Он один в речной бане по надобности выделывал. Мама говорила, что его взяли только за то, что не шел в колхоз и чего-то поругался с председателем об земле. А он был партийный – председатель-то. Мама слышала или ей передал кто, что председатель сказал про отца, что его надо «убрать к такой-то матери». И убрали так, что ни слуху, ни духу до сих пор. Как камень привязали на шею и утопили.

И таких людей было много, пострадавших, но ни в чем не повинных. Кого расстреляли, кого неизвестно куда угнали. Стороной говорили, что их отвозили куда-то на новые земли, на Север, в скотских вагонах. Рассказывали, что дорогой помирали от холода и голода, и мертвых сбрасывали вдоль путей.

Я остался с мамой один. Она сразу в колхоз не пошла, все надеялась, что отец вернется. Все, что оставалось – все распродала. После вынуждена была пойти работать в колхоз, за трудодни, за которые выдавали хоть немного зерно – грамм 150 или 200 на трудодень, но только осенью. Приходилось есть колоколец, клеверную мякину. У нас не было временами и картофеля. Землю тоже отобрали.

Мама говорила, что у нас была своя полоса леса, прируб к дому был срублен из своего леса. И вдруг все исчезло – и лес, и хлеб, и скотина. Остались как рыба на мели. Когда пошел в школу в первый класс, у меня нечего было одеть – ни на ноги, ни на себя. Ходил до снега в одной рубашонке и коротеньких штанишках, сотканных на своем стану. Даже краски не было покрасить. Сумка под книжки тоже белая самотканая. Снега навалило – пришлось пропустить свое обучение.

Амбар и сарай отобрали, поставили на них номера. Правда, через несколько лет вернули, но для колхозных надобностей. Мама стала работать на колхоз день и ночь. «День и ночь» я отписал не для красного словца. Так оно и было на самом деле: днем мама работала со всеми женщинами, чтобы побольше заработать трудодней, а ночью кормила на своем дворе колхозных овец; на конном дворе кормили коней и рабочих быков, сторожила деревню. А я был маленький. Она меня завернет в тулупишко, посадит на крыльцо против конного двора, и ей со мной поохотнее ночью было.

А как окончил 4 класса, так в то же лето подрядился в подпаски в пастухи. И пропас 7 лет подряд, от восхода до заката. Вот мне как устроили большевики прожить детские годы. Когда отца забрали, мне было 2 года. И много нас из нашего поколения осталось сиротами без отцов.

Сколько уничтожила Гражданская война русского народа! А самое страшное для меня, страшнее войн – как курочили храмы Господние и монастыри. Священнослужителей наших расстреливали и отправляли неизвестно куда, как и моего отца. Судили, говорят, ивановской не то тройкой, не то двойкой.

Я сам был Ивановской области, теперь Нижегородской. Сейчас мне 78-й год (2012 год). Мне за мою жизнь пришлось кое-что пережить и испытать, многие мои друзья-товарищи помоложе меня померли. А меня Господь и Царица небесная Пресвятая Богородица хранят.

Один раз на одном волоске оставалась моя жизнь – нарыв был в дыхательном горле, меня друг-шофер вез в больницу с большой скоростью. Довез до больницы, местов в палате не оказалось, меня положили в коридоре, а сами ушли. Я задыхаюсь, ни вдохнуть не выдохнуть, и Господь нанес какую-то женщину. Она увидела меня, все поняла, побежала ко врачам, те успели сделать какой-то хлористый горячий укол – выжил.

Большевики хвалились, что старый мир разрушим до основанья… Разрушили, а коммунизм свой стали строить без веры в Бога и построили – развализм. Сами строили и сами, что построили, все развалили. Все стало «неперспективно».

У меня до самой пенсии трудовая книжка не замарана ни одним расчетом. Работал в совхозе на самосвале, возил на поля торф, компосты. Поэтому я своими глазами видел, как коммунистическая партия управляла сельским хозяйством. Я одно время даже исписал 81 страницу какого-то учетного журнала, собирал мысли по этому поводу. Озаглавил потом: «Рассказ о прожитом».

Коммунисты на все спускали невыполнимые бестолковые планы. Солому на Целину заготовлять ездили. Коровы к весне отощают, вставать силы нет, их на веревках поднимают.

Картофеля такой большой план давали, что до сильных морозов копали с ломиками и топорами, шефы из Иванова осенью и весной приезжали, студенты, рабочие. А хранилища не было. Всю собранную картошку в поле же бульдозером закопают, а соломой – той самой, с Целины – накроют.

А весной начинают бурты раскапывать. Некоторые бурты сгнивали – выбирать нечего. И опять планы посадки выполнять не хватает картофеля, опять приходится где-то закупать. Ищут, время идет, сажают картошку чуть ли не до конца июня. И так несколько лет, пока не удосужились построить хранилище.

Сейчас половина полей простаивает, а Россия зерно покупать перестала, даже продавать начала! Хлеб белый не переводится и ржаной хлеб очень хороший. В магазинах всякого товара полно. Бог сейчас дал такую жизнь, что помирать не охота! Нам сейчас пенсию также носят на дом, соцработников приставляют кое-какие дела сделать..."

 

Из книги "Тепловчане - защитники Отечества", составитель М.Е. Фадеев:

ГОРЬКАЯ ПРАВДА

В тылу было и страшнее, чем на фронте. Мы знали, за что страдали и погибали наши мужики. А вот дома бабы... Погляди-ка, как твои дети пухнут и мрут на твоих глазах...
Жена Якова Мысягина осталась одна с четырьмя девками. Муж и трое сыновей на фронте... В дом приходит сельсоветская тройка — гроза, беда, потому что на фронт ими отбиралось всё. Все знали, что это начальство частенько гуляло и шиковало на «налоги для армии». Вот пришла тройка к Якову Мысягину.

Настёна хлопотала дома одна со своими девками. Председатель спросил, что даст она для фронта.
— Всё уж отдала.
— А самовар на столе?
— Берите.
Взяли.
— Маловато. Что ещё есть?
— Нету.
— Вон у тебя чашки на поличке!
— Берите.
— Мы знаем, что у тебя картошка есть.
Настёна начала плакать, валяться в ногах — дети же помрут от голода.
Председатель смело подошел к западне и открыл её.
—Стой!!!
Председатель испуганно шарахнулся. Настёна стояла перед ним с топором в руке:
— Полезай, сука! Но ты, б...ть, оттуда уже не вылезешь!

Наступило гробовое молчание. Тройка, пятясь, вышла. Топор и Настёна упали на пол в одно время. Она завыла по-звериному. Четыре малолетки вцепились в неё и визжали только одно слово: «Мамынька, мамынька, мамынька...»

Мария, дочь Настёны. 2008г.

Мать насобирала осенью соломы, связала её в вязанку и несла на спине. Так этот М. подошел и поджег эту вязанку прям у неё на спине. И таких случаев полно было.
Начальники что-то злые в войну были. У нас мать ходила в Муром, что-то продавала и меняла, а потом ходила тоже пешком из Мурома в Ардатов, и нам то поесть, то одёжу покупала. А то просто мизги с ардатовских полей таскала. Нас же было четверо. Было одно дело: мать, бывало, наменяла вина в Муроме и продавала их то в Ардатове, то дома. Начальники распочухали. И явились к нам. Пришли, везде лазиют, везде шарят, а мы забились в угол, под кровать, визжим, пищим, а они на нас внимания не обращают, вино ищут. В подпол полезли, на двор, на сушилы. А матери нет дома. Ой какого страху натерпелись. Кроволетие было...

Данилова В.В. 2010 г."

 

арзамас

Вход через соцсети